Участвовал во многих дискуссиях, связанных с историей России. Практически  в каждом споре один из оппонентов обязательно заявлял: "История не пишется в сослагательно наклонении". Однако, отмечая 700-летие Преподобного Сергия Радонежского, нельзя не применить это самое  "если бы…". Вот что сказал  на пресс-конференции председатель Синодального информационного отдела В.Р. Легойда:  "Без преподобного Сергия Радонежского не было бы Святой Руси. Без него не было бы не только победы в Куликовской битве, но и победы в Великой Отечественной войне".

Полностью с ним согласен. Без подвига Преподобного Сергия Радонежского прекрасные ландшафты нашей страны стали бы  скорее всего лоскутным  одеялом из небольших, бесконечно враждующих между собой государств.  Внимательное,  скорее - пристальное прочтение исторических  хроник  того периода говорит о том, что Преподобный Сергий Радонежский, видя безнадежное угасание Руси под иноземным игом, предательскую сущность правящей элиты, пошел на беспрецедентные шаги. Он создал  за очень короткий отрезок времени более  семидесяти монастырей!  Неслучайно это совпало с преображением русских дружин, превратившихся в настоящую армию, способную побеждать. Основу этой армии составили  воины-монахи, тщательно подготовленные в тех самых монастырях, каждый из которых стал первоклассной военной школой, одухотворенной  идеями этого великого человека.

Считаю очень важным  создавать в  связи с этим исторические реконструкции, максимально приближенные к тому времени.  Одну из них привожу в  своем блоге.

Александр Зуев, 14 июля 2014 года.

СТОЛКНОВЕНИЕ  МИРОВ: КУНДУЗЧА

Будущее любой нации создается сплавом прошлого и настоящего усилиями больших масс людей. Но порою устремленность и жертвенность совсем небольшой части народа в короткий, сжатый невидимыми силами момент времени спасает от падения, увядании, гибели целую страну и приносит благодать многим  последующим поколениям, не всегда понимающим и принимающим этот великий дар из прошлого. Пробудить это понимание - значит дать шанс выбраться из самого сложного тупика национальной истории

Преподобный Сергий Радонежский[1] короткой летней ночью 17 июня 1391 года не спал, вдыхая пряный аромат дубравы, слушал уханье ночного филина. Он только что узнал время своего ухода из этого мира, возрадовался, что еще успеет услышать о разгроме ненавистной Орды и падении оков с многострадальной Руси. Главное, он ожидал в эти дни известий с далекой речушки по имени Кундузча, что плавно течет по степям восточнее Волги.

Вспомнились годы юности и молодости, когда он почувствовал свое предназначение и начал нести Слово Божие.

В проповедях, звучавших как колокола тревоги, он призывал к терпению и покорности воле Божией, к смирению, но бесконечно думал о страданиях простого люда, о том тумане и мраке, которым закрыто было будущее русского народа, утерявшего веру в себя и своих правителей.

А правители Руси, копируя повадки ордынцев, рвались рьяно к одному – получить от всесильной Орды право на сбор ясака - дани с русских княжеств, ободрать как липку, да оставить тайком себе треть  собранного. Таковы были нравы князей. Все они хотели властвовать, оперевшись на дикую силу Орды. Ордынские ханы с насмешкой и издевкой наблюдали за этой позорной, зачастую кровавой междоусобной враждой князей да бояр.

Могучая Орда все глубже вторгалась в русские просторы. Огромный паразит пустил ядовитые щупальца в самое сокровенное – в сознание русского человека, истощив его внесенным ощущением бессилия и безнадежности будущего. Превращенные в вечных данников – райя[2], русские люди уже почти смирились с неизбежностью  проживать жизнь согбенно, влачить свои кандалы от младенчества до старости.

Преподобный со скорбью  осознавал, что матери  не хотят рожать рабов-данников, что все меньше становилось ратников в княжеских дружинах. Россия тихо увядала. Первым уходил сломленный Киев, могучий некогда и мудрый. Еще жила Киево-Печерская лавра, еще западали в душу киевлян проповеди православных иерархов, еще воодушевлял духовный подвиг монашеских общин. Но увядание побеждало. Невидимый червь точил народную душу. И вот уже хозяйничают в Киеве литовские князья. Речь литовская на улицах забивает русскую. Да все чаще звучит речь кипчакская[3]. И смиренно горбятся плечи русичей, придавленные иноземными мечом  и словом.

Об этом выстрадано думал Отец Сергий. И великое таинство свершалось бесконечно долгими  ночами, когда молитва уже не успокаивала душу Преподобного. Знал и понимал: духовный подвиг его становился безупречным примером. Тысячи разуверившихся молодых русичей шли к нему как к предтече, постригались в монахи с одной мыслью – уйти от безысходности, уйти от гнета, обрести  духовную свободу, дорога к которой была закрыта в мирской жизни. А еще им хотелось уйти от печальной обреченности.

И стали приходить к Преподобному крамольные мысли в бессонные и бесконечные ночи о том, вправе ли он, давая духовную пищу, проповедуя нравственность и благочестие, закрывать глаза на страдания народа? Прав ли он, проповедуя непротивление злу и насилию? Прав ли он, видя обреченность и неотвратимость гибели Руси православной, лишь смиренно молиться? Неужели не в силах он  хоть что-то сделать и увести русичей с дороги  увядания и гибели?

Крамольные вопросы терзали и мучили, особенно когда в создаваемые монастыри все чаще стали приходить ратные люди, разочаровавшиеся в князьях, разуверившиеся в победе русского оружия. А однажды пришли славные воители Пересвет и Ослябя, сложили свои мечи, не знавшие поражений, к ногам Преподобного. Рассказали отцу Сергию о своей великой скорби, о неверии в князей, погрязших в сварах, пресмыкающихся перед Ордой.

Вот тогда произошло что-то внутри Преподобного, отдалось гулко знакомым пришествием нового большого сокровенного знания. И нашел в себе силы обратиться к защитнице Руси православной - к Матери Божией, не раз помогавшей своими наставлениями. Она явилась на призыв, долго и сострадательно смотрела на смятенного Преподобного, слушала его покаянные горячие речи. Так продолжалось несколько ночей. И однажды, печально качнув головой, дала благословение его планам.

Наконец, завершив долгие ночные бдения, стал он призывать к себе после вечерней молитвы отважного и лучшего на Руси воителя Пересвета, вел с ним длинные тайные разговоры о судьбе Руси, о предназначении духовного пастыря, не способного закрывать глаза на страдания народа.

И вскоре на специальных закрытых подворьях, потаенных монастырских засеках зазвенели русские боевые мечи и мощные секиры, защелкали гулко тугие тетивы трофейных степных луков. Опытные воители Пересвет, Илья, Никодим, Ослябя, десятки других славных ратников в свободное от молитв время учили молодых иноков искусству войны, учили побеждать, либо умирать в строю, не сгибаясь, сбирая с ненавистного врага обильную кровавую плату за свою гибель.

А еще в дальних монастырях появилось невиданное оружие - отлитые из особой бронзы длинные толстостенные трубы. О таких Преподобному рассказывали греки, принесшие с собой секреты огнестрельного оружия - пушек. В особой тайне завозился черный порошок – порох. В лесной глуши, тщательно охраняемой и недоступной чужому взору, загремели первые, пока еще неумелые залпы[4].

В эти годы новых откровений и великих дел, по  воле Божией и призыву Преподобного строятся Благовещенский монастырь на Киржаче, Старо-Голутвин близ Коломны, Высоцкий монастырь, Георгиевский на Клязьме.  Лучшие ученики Преподобного спешно воздвигают более 40 обителей: Саввино-Сторожевский близ Звенигорода, Ферапонтов, Кирилло-Белозреский, Воскресенский Обнорский и десятки других. И во всех обителях величественный Дух Преподобного – равенство и братство, строгая, но справедливая дисциплина, воспитание самоотверженности и жертвенности во имя православной Руси.

С невиданной страстностью всем миром создавались новые обители. Сотни, а потом и тысячи молодых русичей самоотреченно устремились в них. И нигде ни одна чужая душа не проникла в истинную суть этих тайных военных школ, никто сторонний не мог предугадать, что растет целое поколение иноков-воинов, посвятивших себя служению Богу и Отечеству.

Монахи на Руси издревле обходились скудной пищей. Ели и пили что Бог послал. Еще в первом своем монастыре Преподобный стал примером скромности в пище и одежде. Нередко братия  этого монастыря роптала в отчаянии на своего игумена, равнодушного к еде и оставляющего братию на голодном пайке.

Но строгие военные тренировки молодых иноков в новых монастырях потребовали добротного питания, потому Преподобному пришлось пойти на то, чему он всегда противился. При монастырях появились обширные земельные угодья, где пышно колосилась пшеница, рожь, ячмень, взращивались табуны боевых коней. На монастырских землях трудились и монахи и крестьяне из окрестных деревень. Следом за великим замыслом, пришла хозяйственная, мирская суета, которой так страстно избегал Преподобный. Пришлось смириться ради подготовки Руси православной к ратному подвигу. Пришлось терпеть и то, что недовольное духовенство шумно корило отца Сергия, обвиняло завистливо в сребролюбии.

Да он терпел, не отвечал на нападки, только возводил молитвы к великой покровительнице земли русской – Пресвятой Богородице.

Лишь один мирской человек на Руси, князь московский и владимирский Дмитрий, сын Ивана Второго (нам он известен как Дмитрий Донской) знал о сокровенных идеях, взращенных в новых обителях и тайной военной подготовке на монашеских подворьях. И его именно благословил на воинский подвиг Преподобный, направив к нему отряд воинов в монашеских схимах в начале лета 1378 года. Эти стойкие и искусные бойцы были в первых рядах московского воинства 15 июля на реке Воже. Там и произошло невиданное ранее - тяжелая монгольская конница мирзы Бегича споткнулась о русский пеший строй. Пехота приняла конницу Бегича на тяжелые длинные копья особой конструкции. А потом первые ряды  стальной пехоты русичей, составленные из воинов-иноков, вместо того чтобы обороняться, ринулись вперед, рубя боевыми топорами коней и всадников. Истребление было таким страшным, что оставшиеся в живых монгольские конники бросились бежать, бросив обоз и труп убитого мирзы. Их никто не преследовал - у Московского войска было мало конницы.

Та славная победа воодушевила  князя Дмитрия. Он уверовал в мощь Преподобного, в обновленную силу русского воинства и стал готовиться к большой войне с Ордой. Вся  Русь, а с нею Литва и Польша застыли в удивлении - более ста лет никто на Руси  и не мыслил сопротивляться отчаянным воинам Орды. Даже великий Александр Невский покорно склонил голову перед Ордой и был ее данником.

Спустя два года Преподобный благословил объединенное православное воинство на большую битву и очистительную жертву. К каждой княжеской дружине, шедшей к Куликову полю, присоединился отряд воинов в схимах. У многих под монашескими схимами был боевой доспех. Пересвет, Ослябя, зная о своем предназначении  стать великим примером, символом Победы русского духа, были без лат и кольчуг. Их открытую грудь защищали большие распятия, освященные самим отцом Сергием, а на монашеские одеяния помощники Преподобного нанесли большие белые кресты.

8 сентября 1380 года Преподобный, пока шло сражение, молился  беспрестанно и видел всех своих воспитанников на поле боя.[5] Каждый погибший врывался в сознание тяжкой болью. А погибших - тысячи. И в первых рядах - воины -иноки. Они первыми приняли удар в центре и на правом фланге. И там, в первых рядах павших нашли свою погибель одетые в сталь монгольские всадники, порубленные мощными секирами вместе с их конями в кольчужной лошадиной броне. Воины падали, окруженные вражескими трупами. На их павших телах продолжилась битва. Там степняки не прошли…

Когда Преподобный узнал о гибели огромного числа православных воинов, ужаснулся: 480 бояр и 12 князей пали, более двадцати тысяч ратников остались лежать на поле брани. Воины-иноки сражались в первых рядах, не отступив, защищая родную землю, и полегли почти все. Сильна была Орда. Победа далась дорого, очень дорого.

Помнил об этом и Тохтамыш, взявший власть в Орде и надеялся использовать для своих грабительских набегов. Спустя два года собрал по степи новую ордынскую армию и повел ее на обезлюдевшую Москву. Двадцать тысяч москвичей, мужчин, женщин и детей погибли сражаясь в осажденном городе, столько же попали в плен и в колодках побрели на невольничьи рынки в Сарае, Укеке, Хаджи -Тархане[6], Тане[7].

Великий князь Дмитрий отчаялся, ушел из Москвы, бросил город на разграбление. Казалось, опять пришли безнадежность и мрак, перед которыми Руси не выстоять.

Не терял веру лишь Преподобный. Молился, строил новые монастыри, следил за ковкой на монастырских кузницах новых боевых топоров и мечей. Тайные военные школы вновь наполнились молодыми монахами, совместившими молитву с обучением военному делу. Отец Сергий верил - скоро придет его черед нанести ответный удар Орде.

Наконец, весной 1391 года пришла весть из кипчакских степей, из ставки Тохтамыша, где верную службу несли разведчики Преподобного: с двухсоттысячной армией идет к ордынской ставке великий Амир Тимур. На этот раз Орде не будет пощады, поскольку ордынцы, воспользовавшись отсутствием Тимура, захватили и сожгли родовое гнездо барласов[8] в Карши. И Амир поклялся на Коране отомстить Орде[9].

В январе 1391 года мощная армия Властителя Семи Созвездий вышла из Ташкента, надеясь к маю добраться до ставки Тохтамыша на волжских берегах. Но путь оказался долгим и тяжелым. Припасы таяли быстро. Оплошали разведчики прежде вездесущего Тимура. Армия свершила большое кольцо на пути к волжским берегам. В апреле достигли гор Улуг-тау. На одну из вершин взошел Амир. Перед ним далеко простирались бескрайние как океан кипчакские степи, и он почувствовал, ощутил как неизбежно надвигается угроза его великой, прежде непобедимой армии. Продовольствие иссякало. Тысячи боевых коней пали от  бескормицы.

Армия оказалась без тылового обеспечения. Тимур приказал бекам, эмирам, тысячникам и сотникам есть вместе с воинами суп из муки. Один мешок делился на шестьдесят порций. И это был  весь дневной рацион на  гуляма[10].

Тохтамыш, узнав о походе Тимура от гонцов поздним весенним вечером, выхватил длинный кинжал, выскочил из шатра и, визжа от радости, с яростным упоением принялся рубить тугой степной воздух. Не знал Тимур, что Тохтамыш  давно старался спровоцировать соперника и подготовил ему ловушку на берегах Волги. Здесь, на восток от Волги, у небольшой речки Кундузча - притока Сока ордынцы собрали огромную армию и ждали Тимура. Они были у себя дома, на берегах родного Итиля[11]. Их упитанные кони паслись на тучных приволжских лугах. Несметное число всадников одето в стальные доспехи, выкованные на литовских, багдадских, кафских кузнях. Прекрасно оснащенное воинство поджидало гулямов Тимура, выстроившись гигантским полукругом, далеко охватывая фланги приближающейся тимуровой армии, истощенной пятимесячным походом по бескрайним и безжизненным кипчакским степям.

Перед конной армией  Тохтамыша была выставлена в значительной мере пехота - Андижанский корпус под началом сына Умар-Шайха, почти пеший туман Берди-бека. За ними стояла конница Мухаммад-Султана, любимого внука Тимура, сына принца Джахангира. На правом фланге Амир решил поставить сына Мираншаха со всадниками Мавераннахра[12] и Хорасана[13].

Половина коней армии Тимура пали. Воины, истощенные долгим походом, исхудали. Но боевой дух воинство не утеряло. Хотя все - от знатных беков и мингбаши[14] до простых солдат-гулямов понимали обреченно, что путь назад отрезан. Позади многие тысячи верст безлюдной  и безводной степи…

Эти настроения тимуровой армии словно сгущались в воздухе, наполняя его тяжкими предчувствиями.

Амир Тимур привычно уединился в своем шатре, готовясь дать приказы своим военачальникам. Тревога не покидала его. Когда он уже хотел вызвать всех военачальников на последний совет, полог шатра беззвучно отодвинулся и на свет почтительно шагнул начальник стражи.

-Господин, к тебе неизвестные кипчаки. Говорят, что пришли сражаться с Тохтамышем и принесли важные известия из его стана.

Через пару минут перед Тимуром предстали два крепких воина, одетых по-кипчакски, но неукротимый прямой взгляд людей, не знавших поклонов, кроме как перед Отцом Небесным, выдавал в них людей иного склада, чем  воинство Тохтамыша. За одеждой степняков не скрыть было сильного Духа, неукротимого, наполненного холодной яростью.

Первым заговорил на тюркском языке, понятном Тимуру, крепкий воин со впалыми, морщинистыми щеками и огромным, во все лицо сабельным шрамом.

- Мы русские. Я сражался с врагами твоими, кипчаками и монголами на Воже и  Куликовом поле. Теперь пришла пора сразиться с ними здесь, у Кундузчи. Не думай Амир, мы пришли сюда не за тебя воевать, а за свою Родину - Русь. Здесь теперь ее судьба решается. Без нас, без нашего наставления ты можешь проиграть, ведь у Тохтамыша войско в два раза больше. А отступать тебе некуда. Нет у тебя тыла. Ты сам об этом знаешь. Я тебе сейчас нарисую план построения войск  твоего врага.

Тимур хлопнул в ладоши. Нукер[15] по молчаливому знаку Сахибкирона принес калам[16] и несколько листов китайской плотной желтоватой бумаги. Воин со шрамом начертил большими прямоугольниками центр, левый и правые крылья вражеского войска, указал цифрами количество конных и пеших, тяжеловооруженных копейщиков и лучников. Войска Орды располагались огромным полумесяцем, хищно охватывающим армию Тимура. Затем показал главную коварную задумку врага, стрелками обозначил разворот скрытых за флангами крыльев тохтамышева войска полков тяжелой панцирной конницы - это была знакомая Тимуру "Тулгама" - окружение его войск. Лучшая конница - всадники, закованные в броню, на самых крепких лошадях - были выставлены за эти фланги.

Стал ясен замысел Тохтамыша втянуть армию Тимура в затяжную рубку. Потом, когда резервы иссякнут, развернуть крылья "Тулгамы", окружить и уничтожить всю армию, не выпустив за кольцо ни одного гуляма.

Воин продолжал:

- Нас здесь два отряда, в каждом по 1440 воинов. Это - святое число. Мы остановим основные удары конников на флангах вот здесь и здесь. - Он указала на карте места на левом и правом флангах, там, где должна была свершиться  "Тулгама"  - Кроме нас никто не сможет. Когда конница Тохтамыша увязнет, а мы все падем,  ты сможешь сбоку и с тыла  уничтожить их. К тому времени они,  встретив смерть от наших копий и секир, потеряют устойчивость  и станут  твоей добычей. А нам более ничего не надо.

Потом добавил:

- Не сомневайся, так было на Воже двенадцать лет назад, так случилось на Куликовом поле 10 лет назад. Тогда никто не понял, почему завязла тяжелая конница кипчаков и монгол и кто вырубил несколько рядов всадников вместе с конями. Вот этой рукой - качнул вперед оголенную правую руку с бугристыми мышцами - я зарубил девять всадников. И только десятый смог меня свалить…

Тимур отослал воинов к кострам, приказав накормить их, и жестом вызвал своего духовника, шейх уль Ислама, ждавшего за матерчатой перегородкой. Шейх Сайид Береке, покачивая жидкой седой бородкой  прошамкал:

- Они не лгут. Одержимы своей верой и наполнены Духом. Но на всякий случай поставь сзади лучших лучников из своей личной гвардии. Пусть будет их также по 1440 воинов. И пусть каждый из них прицелится в спины этих солдат. Если что - пустят отравленные стрелы. Но, думаю, это не понадобится. Эти урусы сделают свое дело для твоей победы. Похоже, им разгром проклятого Тохтамыша даже нужнее, чем тебе.

Перед рассветом два отряда урусов, одетых в кипчакскую одежду, под которой были сокрыты непробиваемые русские кольчуги, встали на левом и правом флангах тимурова войска. У каждого из воинов первых двух линий было два длинных толстых копья с длинными мощными трехгранными стальными наконечниками, овальный щит, вкопанный нижним концом в землю и странной формы секира на длинной  дубовой рукояти; одна из сторон которой представляла собой длинный хищный остро отточенный, закаленный клюв, способный пробить любую броню. Третий и четвертый ряды бойцов имели при себе, кроме секир и метательных копий, мощные дальнобойные арбалеты, к поясам крепились пачки коротких толстых стрел с тонкими закаленными жалами, пробивающими любую броню на дальней дистанции. 

Тимур осмотрел внимательно оснащение новых неожиданных союзников, подозвал стоящего рядом Умар-Шайха и наказал ему:

-После Победы, - сказал обыденно, как об уже случившемся, - возьмешь у урусов образцы их оружия. Да наблюдай внимательно, как они будут драться, какие приемы применят.

__________

Битва двух великих армий была истребительной. Когда тела  павших заполнили все поле боя, когда все резервы  тимуровой армии были пущены в дело, торжествующий Тохтамыш приказал отборной засадной коннице пробить растянувшиеся жидкие фланги противника и окружить их полностью. Когда одетые в броню всадники и кони обошли сражающие фланги двух армий и вышли на степной простор, Тимуру и Умар-Шайху показалось, что конной лаве нет конца. Стук конских копыт перекрыл все звуки битвы. Стальная лавина катилась вперед  неотвратимо, неся гибель всему живому.

Русские ратники стояли плотной стеной. У каждого из воинов первого и второго ряда в левой и правой руке были толстые длинные копья, упертые в землю. Третий и четвертый ряды успели дали пять залпов из тяжелых дальнобойных арбалетов. В конной лаве ордынцев стали обильно падать люди и кони. Но конная  масса не сбавляла скорости. Вот уже первые ряды конницы врезались в пехотный строй…

Страшный лязг оглушил Умар-Шайха. Закованные в броню конники с длинными пиками по всей логике должны были снести дерзкую пехоту. Но случилось неожиданное. Первые ряды конников остановились, застыли, напоровшись на  крепкие  трехгранные стальные жала копий. А потом третьи и четвертые ряды русичей словно взорвались, перепрыгнув через напряженные плечи товарищей, стоящих в первых рядах, и ворвались в месиво падающих коней и всадников. Взвивались на длинных рукоятках и со страшной силой били сбоку, сверху стальные клювы русских секир, впивались в плечи, в грудь кипчакских всадников, пробивали толстые налобники конских стальных шлемов, врезаясь в мозг степных скакунов. Предсмертно ржущие кони  бились в конвульсиях, падали, круша копытами собственных хозяев. А русские секиры все взлетали и  падали уже в глубине конской лавы, сея хаос и смятение.

Умар-Шайх, участник сотен стычек, больших и малых сражений, как завороженный смотрел, как остановилась конская лава, забродила, забурлила в смятении. Такого он не видел,  никогда. Все меньше секир вздымалось в гуще всадников. Многие отважные смельчаки уже утонули в смертном месиве людей и коней… Но то, что они сотворили с непобедимой бронированной конницей, было похоже на  нападение мифических существ из страшных сказок.

Умар- Шайх едва не прозевал. Пришло и время тимурова конного резерва. Заревели боевые трубы, ударили особым боем боевые барабаны. В бурливую конскую гущу сбоку врезались тяжеловооруженные  самаркандские конные лавы, взметнулись кривые хорезмийские кавалерийские клинки. И уже через  мгновение от конной мешанины оторвались первые кипчакские  всадники и устремились в степь, в сторону Волги. А еще через  некоторое время  вся тохтамышева конница дрогнула и ринулась в разные стороны, стремясь по дуге уйти в сторону Волги. Это было началом конца…

За бежавшими остатками ордынской армии ринулась вся конница среднеазиатской армии. Преследование и истребление продолжались до самой Волги. Часть кипчакских беков со свитой пытались спастись на островах, но  умелые тимуровы воины достали их и там. Вскоре все они, закованные в цепи, предстали перед Тимуром.

На следующий день ранним утром  Тимур велел призвать к себе выживших урусов. Их осталось немного. Воинское счастье, а может быть чья-то страстная молитва, спасли жизнь лишь трем сотням бойцов и  одному из предводителей, тому самому, с косым сабельным шрамом во все лицо. У Амира было много вопросов, но хотел он  услышать ответы лишь  на главные, важные для него:

-А тяжело умереть в безвестности? Вы же знали, что скорее всего вас и похоронить будет некому?

- То, за что мы умирали, горит у нас внутри таким огнем, который сжигает все сомнения и страхи. Мы знаем, нас всегда защитит молитва великого человека. А за ним - вся  Русь православная. Ведь души бессмертны. Когда молятся за тебя, душа будет жить и радоваться. Вечно. А еще будет греть душу счастье свободы, которое дали нашим людям. Это дорогого стоит!

Тимур еще раз оглядел воина и знаком вызвал казначея. Шакарим Кудайберды, вышколенный чиновник, худой, седовласый  в высокой белоснежной чалме вошел в шатер через минуту, склонился в низком поклоне. Тимур велел:

- Выдай этому воину тридцать тысяч дирхемов. Золотом. Немедля. А еще каждому из оставшихся в живых - по пять пленных, самых крепких молодых рабынь и рабов. Дай им вина и женщин. Они заслужили. Пусть разделят наш дастархан[17]. Ступай.

Воин со шрамом сделал полшага вперед. Не поклонился, только наклонил гордо голову:

- Благодарим, Амир! Но мы денег не возьмем, деньги монахам не нужны; не возьмем и рабов, у нас нет рабства. У нас уже есть все для монашеской жизни. Мы отпразднуем твою  и  нашу победу молитвой.

- Помедлил мгновенье - И еще позволь дать тебе совет: Орда живуча, может восстать, почуяв запах наживы[18]. Придет время, когда жизнь заставит смести ее окончательно. Мы тогда придем завершить наше дело. Сами придем.

Весь вечер и ночь православное воинство собирало раненых и погибших. Трупы обмывали водой и оборачивали льняными саванами. Под утро к стану подъехали телеги, покрытые свежей соломой. Глядя вслед быстро удаляющимся на север траурным повозкам воинов-монахов, увозившим погибшую рать, Тимур знаком поманил к себе Умар-Шайха,  Мухаммад-Султана и Саида Береке. Оглядел их пристально и приказал:

-О том, что на нашей стороне сражались русские монахи, никто не должен знать. Мы сами, наши храбрые воины разгромили самую сильную в мире армию. Только мы и никто более! Пусть весь мир содрогнется и замрет в почтении!

Все трое склонились в низком поклоне.

Потом историки, описывавшие битву при Кундузча (Гияс ад-дин Али, Низам ад-дин Шами, Хафиз Абру, Самарканди и другие), удивленно отмечали, что Тимур применил в этой битве особое расположение правого и левого крыла. Ни до этой битвы, ни после нее Тимур не выставлял авангарды перед дальними флангами. Почему он решил в этот раз расположить свои войска таким образом? Ведь такие авангарды обречены на полное истребление в случае конных атак противника? На этот вопрос никто не дал ответа.

Преподобный Сергий Радонежский скончался 25 сентября 1392 года. Перед смертью он  увидел начало становления Руси. Освобожденное от гнета Орды русское государство стало обретать новые черты, не совсем такие, о которых мечтал Преподобный. И все же многие русичи, от монахов, крестьян и до Великого князя стали мыслить и мечтать его думами и чаяниями.

Даже враждебная православию римско-католическая церковь канонизировала Преподобного. Такова была сила веры этого святого человека и патриота земли русской.

. . .

По какой-то важной причине Преподобный Сергий Радонежский не оставил о себе писаний. Скорее всего для того, чтобы не описывать свои сомнения в избранном пути служения православию и отчизне. Не всем ведомо, что великий патриот земли русской в самый тяжкий критический момент истории стал не только духовным пастырем, но и предводителем мирским, возглавившим  спасение Руси и ее возрождение.

__________

[1] В описываемое время отец Сергий Радонежский был игуменом. Однако, мы, по прошествии веков, после канонизации, представляем его истинно Преподобным  и можем писать это слово с заглавной буквы [2] Райя - в древней мусульманской терминологии - иноверцы, ставшие вечными данниками. Подразумевалось, что это люди второго сорта, обязанные вовремя платить дань и исполнять беспрекословно другие обязанности [3] Кипчакская - один из видов тюркского языка, на котором говорили многие этносы на Востоке [4] Именно с тех пор пушкари - артиллеристы считают своим небесным покровителем Преподобного Сергия Радонежского [5] Это удивительное молитвенное состояние описывают многие хроникеры и сподвижники Преподобного, молившиеся вместе  с ним. Отец Сергий весь день 8 сентября молился, вслух описывал ход сражения, говорил о героях, скорбел о павших, называл их имена. [6] Современная Астрахань. [7] Город на побережье Азовского моря близ современного Таганрога. [8] Барласы - многочисленное монгольское племя. Осело на территории  Кашкадарьинской области современного Узбекистана [9] В 1387 году Тохтамыш, разгромив русские дружины и ограбив Русь, нападает, воспользовавшись отсутствием Тимура, на Мавераннахр,  наносит поражение сыну Тимура Умар-Шайху, грабит оазисы, сжигает родовой дворец Тимура в Кашкадарье. В 1388-1390 годах Тимур разгромил союзников Тохтамыша, а затем, в 1991 году выступил в поход к берегам Волги [10] Гулям - воин-профессионал армии Тимура [11] Так ордынцы называли Волгу [12] Мавераннахр - местность в Средней Азии, между реками Сыр-Дарьей и Аму-Дарьей [13] Местность на северо-западе современного Афганистана - провинция близ Герата [14] Мингбаши - командир отряда в тысячу воинов в армии Тимура [15] Нукер - воин из личной охраны [16] Тростниковый карандаш с угольным стержнем [17] Дастархан - торжественно накрытый изобильный  праздничный стол для гостей [18] Так и случилось в 1396 году - Тохтамыш  собрал новую армию и решил взять реванш. В этот раз он не пошел грабить Москву, ощущая  угрозу с юга. Туда и направилась  его новая огромная армия. Тимур встретил ее на берегах Терека и разбил в решающем сражении в апреле 1396 года.