Пытки в ярославской колонии, видеозапись которых широко растиражировал интернет, вновь всколыхнули в обществе проблему тюремного насилия. На видео семнадцать офицеров избивают заключенного Евгения Макарова, нанося удары резиновой дубинкой по голеням и стопам. В Саратове один из самых громких случаев насилия, связанный с гибелью Артема Сотникова, произошел уже в бытность ОНК. Общественная наблюдательная комиссия по правам заключенных была создана в России в 2008 году. Однако и сегодня многие считают ее лишь формальным органом, призванным имитировать открытость системы. В Саратове ОНК четвертый год возглавляет Владимир Незнамов. Может ли комиссия защитить заключенных? Почему пытки в российских колониях до сих пор возможны и есть ли способ их исключить? Наш корреспондент, а с недавнего времени тоже член ОНК, решила, что случай в Ярославле – "хороший" повод поговорить начистоту.

 

Наследники 37-го года?

– Владимир Васильевич, у меня небольшой опыт посещения колоний, но я вижу, что заключенные практически никогда не жалуются членам ОНК на насилие с указанием конкретных фамилий. Какой тогда смысл в нашем существовании? Кому и чем мы можем помочь?

– ОНК в России только начинает завоевывать авторитет. Не везде этот эксперимент получился удачным. Одни приходят помогать, другие делать карьеру. В некоторых регионах между членами ОНК идет борьба за право посетить колонию, были случаи, когда за работу предлагают деньги. Есть области, где общественников при посещении колоний обыскивают в унизительной форме, других вообще выгоняют, так что у нас в этом смысле еще все очень неплохо.

Что касается выявления насилия, то тут есть свои проблемы и своя специфика. Мы не органы расследования и не ведем оперативно-розыскной деятельности, а лишь документируем информацию и передаем в прокуратуру и Следственный комитет. А они либо дают жалобе ход, либо не дают. В Ярославле жалобу выявили еще до попадания ролика в интернет, но следователь все это дело благополучно прикрыл и в армию ушел.

– Если мы не можем расследовать, какой от нас тогда толк?

– Несмотря на ограниченность наших полномочий, которые, кстати, на днях депутаты Госдумы еще больше ограничили поправками в закон, мы создаем в колониях своего рода пояс безопасности. Если я пойму, что нас держат за свадебных генералов, то уже на следующий день информация может дойти до Москвы. Я этого не делаю, но все понимают, что у меня такая возможность остается. Если я могу позвонить в любое учреждение и сказать, что у нас есть обращение от этого человека, его адвокатов и родственников, то автоматически вокруг него в колонии возникает более безопасная ситуация. Он становится как бы более громким и менее уязвимым, потому что есть источник информации на волю.

– А не наоборот?

– Не наоборот.

– "Пояс" Таисии Якименко не помог Сотникову, а ярославская ОНК не помогла Макарову.

– Я не буду давать оценки Якименко (возглавляла ОНК до Незнамова – Ред.), Бог ей судья. И мне тоже.

Якименко – полковник МВД в отставке, и мне тоже часто вспоминают мою службу в КГБ – мол, "погоны погоны моют", "он с ними одной крови, кого он там может защитить"... Но я служил в КГБ до 92 года и больше половины своей жизни в этой системе не служу. В соцсетях и прессе вы часто благодарите службу за то, что она выявляет негодяев и коррупционеров, тогда почему я, нося погоны, должен кого-то покрывать?

- С Александром Гнездиловым у вас были дружеские отношения? (генерал Гнездилов, бывший начальник УФСИН по Саратовской области - Ред.)

– У нас не могло быть дружеских отношений, я контролер, он проверяемый, но это был начальник, который присутствовал лично на большинстве наших проверок. На некоторых мы "кусались". Я всегда говорил – у системы глаз замылен, что для нас жалоба – для них порой привычная норма. Мы спорили с Гнездиловым по отдельным моментам, но я никогда не давил.

– Вы помните, как Гнездилов сказал про Сотникова, что он ударился на лестнице копчиком?

– Никто не может простить ему того интервью, но прапорщик, совершивший это преступление, был тогда еще в несознанке, и Гнездилову просто сказали ту версию, которая всех устраивала. Это потом прапорщик сознался, всех заложил и вместе с ними "уехал". Парень оказался с садистскими наклонностями. Не он один бил, но потом почему-то вернулся и добил: ударом дубинки сломал ему копчик – и тот умер от болевого шока…

– Вопрос, как такое могло случиться при "живой" ОНК, вам, наверное, задавать бессмысленно – вас тогда в комиссии не было?

– Не дай Бог, конечно, но теоретически такое может случиться и при нас. Такого формата смертей за четыре "моих" года, слава Богу, не было, но насилие было. Антон Бесчетнов, когда в Москву сбежал из 11-й колонии, передал в ФСБ видео, потом четверо сотрудников из ИК-23 "уехали отдыхать" за неправомерные действия. В 17-й колонии случай был, когда заключенный говорил, что его били, а ему в итоге еще срок добавили за клевету. В 13-й колонии в карантине осужденного забили насмерть активисты. Сотрудников, которые это допустили, посадили.

– Когда человека в колонии бьют, то, как правило, мотивируют это нарушением дисциплины, но мы с вами ездим и видим, что многое в правилах внутреннего распорядка исправительных учреждений несправедливо и унижает человеческое достоинство. Может быть, правила колоний пора реформировать?

– Может быть, и пора. Многое системе досталось в наследство, правила же внутреннего распорядка писались очень давно. Я не удивлюсь, если кое-что осталось с 37-го года, когда документы писались для врагов народа, которых надо было унизить, и уголовным давали власть над политическими. С другой стороны, в армии ведь тоже много, на первый взгляд, сурового, но это суровое помогает побеждать на войне.

– Но заключенные-то не на войне, хотя, помню, Долгов (полковник Вадим Долгов – экс-начальник исправительной колонии №10. – Ред.), говоря об отношениях между сотрудниками и заключенными, именно так их и называл – война…

– Думаю, он говорил не о тех, кто попал в беду, а о профессиональных преступниках. Возможно, что для них иные методы просто непригодны. Я не о насилии говорю, а вот об этой муштре дисциплинарной, возможно, что без нее какого-нибудь закоренелого рецидивиста просто не удержать. Ты бы если больше поездила, то по-другому стала бы на многое смотреть. Ты не представляешь, какие там кадры бывают…

Вы колонии ругаете, а для меня страшнее судьи, которые туда отправляют. Вы посмотрите, кого назначают в судьи! Мальчиков и девочек, которые в суде проработали секретарями! Они жизни не знают, зато людьми управляют.

– Какие бы ни были, у фсиновцев нет права на срывы, у них должны быть железные нервы.

– Ума не хватает. Решают проблему "простым" путем. Я не приемлю насилие категорически. Оправданий этому нет. Но я хочу, чтобы ты понимала: у того же Макарова в личном деле – 132 нарушения. И я могу представить, до чего он довел своих истязателей, прежде чем они сорвались. Да, может быть, некоторые правила пора реформировать, но на сегодня они такие, какие есть, и осужденные обязаны их исполнять, нравится им это или нет.

– Я на видео не заметила признаков срыва, они просто спокойно и методично его избивали. Да и нарушений при желании человеку можно сотню впаять…

– Да, система не исправляет, а подавляет, это факт. Когда ты пытаешься доказать, что ты человек, система тебе доказывает, что ты пыль и ничтожество. Одна наша землячка пришла туда – молодая, красивая, с амбициями, бывшая замминистра, и попыталась систему изменить, показать, что у нее есть достоинство, и ей сразу все объяснили, кто в доме хозяин. Она прошла там и мышей в волосах, и карцер. Другой не менее известный земляк не пытался ничего изменить, получил хозяйственную должность, спокойно отсидел пять лет и вышел с нормальной психикой. То есть многое зависит еще от того, лезешь ты на рожон или ведешь себя умнее.

Но как бы то ни было, безусловно, что к людям, не совершившим "особо тяжких", должно быть более человеческое отношение. И когда к ним будут относиться не как к отбросам, а как к людям, попавшим в беду, тогда и реформировать систему будет не нужно. А если что-то и реформировать, то в первую очередь нужно разделить колонии не по строгости, а по тяжести преступлений. Ты украл вагон яблок, а в отряде рядом с тобой насильники, убийцы – кто угодно. Такого не должно быть. "Экономисты" и люди, совершившие преступление против личности, должны сидеть отдельно.

 

"Колют" не на "физике"?

– Что думаете по Долгову, правильно мы вступились за него?

– Если бы Долгова осудили, это была бы беда. Назавтра бы начальников колоний начали сажать на показаниях заключенных, без всяких доказательств. Нельзя сажать по показаниям. Это 37-й год. Донос – и тройка. И расстрел. Если мы приехали к тебе, и ты жалуешься на насилие, покажи, открой майку – синяк, еще синяк. Попались ребята. А если он розовощекий и синяков нет?

– На пятках, наверное, тоже синяков нет, поэтому по ним Макарова и били…

– Все же были уверены в своей безнаказанности и в справедливости этой экзекуции.

И хоть бы один сказал – мужики, прекратите, хватит уже! Ни один не сказал. Стояли и смотрели…

– Как думаете, они пришли туда такими или такими их сделала система?

– Трудно сказать. С одной стороны, психологический фильтр уфсиновцев очень непрост. Вот тебе тест: рюмка коньяка, сигарета и кофе. Надо назвать все это одним общим словом.

– Ну не знаю… Допинг, удовольствие…

– Один офицер назвал это "отпуск" и не прошел во ФСИН. Потому что как будущий защитник правопорядка он должен был назвать это "вредные привычки".

– Я бы тоже во ФСИН не прошла!

– Я тоже. С другой стороны, это ведь не панацея, не стопроцентный барьер. Что там с человеком происходит, когда он становится инспектором по режиму, какие изменения в сознании?

– По насилию сейчас есть жалобы?

– По насилию практически нет. Недавно стали появляться из СИЗО. Жалуются на пресс-хату (камера, куда особо несговорчивых осужденных подсаживают к активистам. – Ред.). Якобы там их бьют, издеваются, угрожают насилием. Мы пришли туда, к этим заключенным, они нам это устно рассказали. Назвали фамилии подследственных. И это впервые за все время. До сих пор если жаловались на насилие, то в общих чертах. Я направил жалобу в Следственный комитет. Следователи их уже опрашивали, идет проверка.

– Нас в эти хаты, конечно, не ведут…

– Ну что такое пресс-хата? Сегодня есть, завтра нет. Да через час уже нет…

– Еще в 2009 году в нашем саратовском СИЗО избили пятерых мальчишек, задержанных по обвинению в убийстве. Дело было сфабриковано, признания из них выбивали, суд их всех потом оправдал. Наш "Саратовский взгляд" об этом писал.

– Думаю, сейчас бы такое не прошло, моментально были бы заведены уголовные дела. По крайней мере, хочется в это верить. Страшно было, думаю, когда ФСИН находилась в системе МВД. Система заведовала колонией, расследовала, задерживала – и все в одном лице. Опер мог спокойно прийти в СИЗО и делать со своим подозреваемым что хочешь – никто извне не мог на это повлиять. С появлением ФСИН сокрыть преступление стало труднее. Даже если ФСИН будет пытаться, как она уговорит три остальные ведомства? Теперь каждый сам за себя, зачем рисковать? Сейчас этого следака из армии достанут, который дело по жалобе Макарова прекратил, и он будет за себя, никто ему не поможет...

- Если я пойму, что нас держат за свадебных генералов, то уже на следующий день информация может дойти до Москвы. Я этого не делаю, но все понимают, что у меня такая возможность остается.

- А из ИВС есть возможность пожаловаться?

– Сложно, слишком мало времени там проводит задержанный. Но в СИЗО-то уже возможность есть. Но никто в СИЗО за четыре года по ИВС ничего не заявлял. Может быть, потому, что "колют", как правило, насильников и убийц, это все-таки исключение, а не правило. "Колют" не на "физике" – зачем оставлять следы, если при поступлении в СИЗО все синяки фиксируются. Прессовать можно и словами, спать не давать, допрашивать всю ночь…

Нет смысла колоть человека, впервые попавшего. Зачем, например, колоть "экономиста"? Его в СИЗО посади – он и так созревает до явки с повинной.

 

Бить или не бить?

– Что вы думаете о принятых Госдумой поправках, сужающих полномочия ОНК?

– Ну, ты сама брала в СИЗО интервью у Чечина (экс-прокурор Владимир Чечин осужден за взятку. – Ред.) и знаешь. Человек хочет рассказать о несправедливости в своем уголовном деле, а сотрудник ФСИН тебя останавливает. Или человек хочет рассказать, как его на следствии или при задержании били и унижали, а сотрудник имеет право прервать и прекратить встречу. Разве это демократизация? Отдельные депутаты в прессе возмущаются: что же это такое произошло в Ярославле?! Но ведь это и они, в том числе, этот закон принимали. Разве это не двойные стандарты?

Почему членам ОНК нельзя писать, нельзя снимать? Почему ужесточение такое?

Вы говорите про открытость системы – так дайте больше прав ОНК, чтоб мы могли выслушать человека, зафиксировать побои. Вместо этого нас, наоборот, постоянно ограничивают. А потом говорят: где же была ОНК? При всех огрехах это инструмент, ну так дайте им пользоваться! Дайте ОНК больше прав! Тогда потенциальным садистам будет ясно, что "протечет". Тогда он лишний раз подумает, бить или не бить...

– Это известная игра. Видимо, не для того государство создавало ОНК, чтоб давать им права…

– Мне в этом плане легче. Я не убил в себе опера. У меня образование чекистское, я опер по жизни. Я даже сейчас играю в эту оперативную игру. Она мне помогает не уронить наш общий авторитет. Но я уйду через два года, что будет дальше – не знаю…

– Дальше Скворцов мог бы занять ваше место, он достоин вполне…

– Коля был бы хорошим председателем, он не идет на компромиссы, называет белое – белым, черное – черным. Достоин, без сомнений. И не он один.

 

Судьи страшнее?

– Почему государство не хочет выстроить исправительную систему без насилия?

– Систему выстроить можно, где взять других людей? Люди ведь не с Луны работать в колонию прилетают, они приходят туда из общества. Невозможно построить гуманную пенитенциарную систему в негуманном, жестоком обществе, которое к чертовой матери разваливается. Если ОМОН на митинге мирных людей дубинками бьет жестоко, если 17-летнюю девочку делают инвалидом при задержании, что о тюрьмах говорить? Откуда там взяться состраданию?

- Многое системе досталось в наследство, правила же внутреннего распорядка писались очень давно. Я не удивлюсь, если кое-что осталось с 37-го года, когда документы писались для врагов народа…

Вы колонии ругаете, а для меня страшнее судьи, которые туда отправляют. Вы посмотрите, кого назначают в судьи! Мальчиков и девочек, которые в суде проработали секретарями! Они жизни не знают, зато людьми управляют.

Система не исправляет. Суд только наказывает. Следствие не расследует, оно доказывает вину. И СИЗО сегодня – инструмент следствия. Люди до года и более сидят в СИЗО, хотя их преступление еще не доказано и скрываться они не собираются. И как сидят! Ведь в СИЗО люди сидят в камерах, как в самых строгих тюрьмах! Там не хватает даже вентиляторов, подследственные мучаются в сорокаградусную жару и гуляют по часам, как самые закоренелые преступники или "пожизненники", которые не уживаются больше ни в одном режиме! Даже в колонии строгого режима люди живут в отрядах, и только в СИЗО твоя вина еще не доказана, а ты уже в тюрьме!

– Человек сидит и думает: скорей бы уже в колонию, что ли, хоть отдохнуть...

– А судья, которая его туда отправляет, сидит в великолепном маникюре и ни о чем не думает, и я вижу – ей не жалко. Ее просят – отпустите хотя бы под домашний арест! А ей пофигу. Прокурор тоже – сидит, играет в телефон. "Согласен?" – "Согласен". Молотком бух! – пошел в СИЗО…

Я думаю, что судьи не вполне представляют себе, куда они отправляют людей, в какие условия. Мы с Николаем Скворцовым предлагали судьям сходить в СИЗО на экскурсию, но они сочли эту прогулку излишней для себя.

И главное, что практически все, кто попадает в СИЗО, потом "уезжают", иначе государству придется платить компенсацию…

– Оправдательных приговоров – 0,2%...

– Зато сроки такие, что человек выходит потенциально готовым вернуться туда второй раз! Никакой состязательности между прокурором и адвокатом нет, суд просто становится на сторону обвинения. Я, честно говоря, уже не знаю, как адвокаты могут помочь. На моей памяти не было еще ни одного случая, чтобы адвокат помог получить оправдательный приговор, разве что Долгову. Остальные максимум могут помочь скостить срок. А так в принципе все садятся. Садятся все!!!

Нет идеологии в органах, нет справедливости. Если мы повышаем пенсионный возраст, а топ-менеджеры при этом продолжают получать ежемесячно сотни миллионов рублей, – это справедливо? Давайте введем прогрессивный подоходный налог. А то самых уязвимых пригнули, а те остались нетронутыми. И все ведь это видят, включая вот этих семнадцать дураков (что избивали Макарова. – Ред.). Так чего мы от них хотим?! Они были уверены, что так могут…