Недавно я закончил знакомство с книгой известнейшего американского психиатра и психотерапевта (и, пожалуй, одного из самых пишущих и издаваемых психологов) Ирвина Ялома "Как я стал собой". Это воспоминания, подведение итогов, осмысление своего профессионального и личного пути. Книга, на мой взгляд, очень важная и значимая для всех, кто интересуется не только психиатрией или экзистенциальной психологией, но и просто – тем, что такое наша жизнь и почему мы так по-разному ее проживаем.

Сразу скажу, что для меня история жизни Ялома и более близкий "контакт" с ним вызвали сложное чувство. С одной стороны, я испытываю к нему огромное уважение и симпатию как к выдающемуся специалисту и очень хорошему человеку, а с другой есть то, с чем я никак не могу согласиться, из-за чего я искренне переживаю за него.

Дело в том, что Ирвин Ялом говорит о себе как о совершенно неверующем человеке, хотя и оговаривается: "Я не религиозный человек, но ни в коем случае не антирелигиозный". И поэтому он отказывается признавать возможность жизни после телесной смерти. А смерть, между тем, является предметом его едва ли не постоянных размышлений, волнений и, как бы он ни боролся с этим, все-таки страха и разочарования.

При этом, хотя Ялом на протяжении всей книги (то же можно видеть и в ряде других его произведений – они очень многочисленны и востребованы) старательно открещивается от любого вида религиозности или возможности религиозных переживаний как таковых, он не может скрыть тоску по чему-то БОЛЬШЕМУ, нежели то, что дает ему его служение и опыт, проговаривается об этом так, что мне очень хотелось бы задать ему "профессиональный" вопрос: замечает ли он это сам или же это так и остается неосознанным? То есть является примером той самой неосознанной религиозности, о которой так прекрасно писал Виктор Франкл (упоминание о встречах и общении с ним, непростом, но очень важном для автора в этой книге тоже есть).

Один из таких эпизодов – визит еще достаточно молодого доктора Ялома к его университетскому наставнику Джону Уайтхорну: умирая, он неожиданно попросил пригласить к нему Ирвина, чтобы перед кончиной увидеть его и поговорить с ним. Ялом был растерян: он видел того, кого очень уважал и на чье внимание даже не рассчитывал, страдающим, готовящимся встретить смерть, ищущим поддержки. А он… Он не знал, чем ему помочь, кроме своего присутствия. И впоследствии, спустя десятилетия, он с горечью пишет об этом: "Если бы я мог дать ему БОЛЬШЕ!".

Я читаю об этом, чувствуя искреннее сострадание и к Уайтхорну, и к Ялому, и ко всем вообще, кто уходит отсюда, не зная ничего БОЛЬШЕГО чем то, что есть здесь, кто провожает близких и также не может с ними этим БОЛЬШИМ поделиться, потому что сам его не имеет.

И вместе с тем думаю, какое же это счастье: не сомневаться в наличии этого БОЛЬШЕГО, иметь в себе самом удостоверение в том, что оно есть, иметь опыт его переживания, что равно опыту подлинной жизни. Подлинной – значит никогда не заканчивающейся.

Я даже задумался о том, чтобы написать доктору Ялому письмо обо всем этом, поскольку он упоминает о том, что старался всегда сам прочитывать всю поступающую почту. Но поскольку ему сейчас уже 93 года, засомневался, будет ли это оправданно. Хотя, если такая мысль в голову пришла, то, возможно, стоило бы реализовать ее на деле. Подумаю об этом еще немного… Ради БОЛЬШЕГО.

#игумен_Нектарий_книжныерекомендаци