Всем нам приходится говорить о самом главном в жизни — о вере. Говорить с родными и близкими, с друзьями и "случайно" встретившимися на нашем пути людьми. Иногда такой разговор бывает плодотворным, и нам удается поделиться с собеседником достоянием своего сердца. Иногда — совершенно бесплодным. А когда-то приводит к обоюдному расстройству, конфликту, приносит скорее вред, нежели пользу. И потому всегда мы упираемся в два крайне важных вопроса: надо ли говорить о вере в принципе и если надо, то как именно это делать. 

Не уподобиться мухе

Говорить однозначно надо, потому как вера, по слову апостольскому, от слышания (Рим. 10, 17). Но говорить надо только в тех случаях, когда нам на самом деле есть что сказать, когда мы можем сообщить человеку то, что ему необходимо, чего ему не хватает для того, чтобы открыть для себя новый и прекрасный мир — мир веры. Мы не должны при этом ломиться в запертую дверь, навязываться, не должны метать бисер перед свиньями (См.: Мф. 7, 6) Обязательно нужно убедиться, что нас готовы слушать, что наши слова не воспринимаются как докучливое жужжание бьющейся о стекло мухи. Слово о Боге слишком дорого, чтобы разбрасываться им просто так, это и есть — произносить имя Божие всуе. Когда протестанты кричат на каждом перекрестке: "Иисус любит тебя!", то эта важнейшая истина становится не источником радости, а всего лишь навсего фоном, тем же самым "жужжанием". И с людьми, которые привыкли к этим благочестивым выкрикам, очень трудно бывает говорить о Боге: они "уже все это слышали" и заранее уверены, что ничего нового из разговора с нами не узнают.

С любовью и без "самодеятельности"

Итак, как же понять: когда именно говорить, а когда — промолчать? Прежде всего, из чего вообще надо исходить? Думаю — из любви и из понимания, что без веры нет спасения, что разлагается, умирает без нее душа и в вечности оказывается лишенной подлинной жизни — Бога. Если дорог нам человек (а настоящему христианину каждый должен быть дорог), то можно ли равнодушно взирать на то, как летит он сквозь пространство и время, словно пущенная мимо цели стрела? Конечно же, нет. Но и бросаться на него в лобовую атаку с целью "заставить поверить", "обратить" не стоит: чаще всего это будет воспринято как агрессия, вторжение в личное пространство, так ревностно оберегаемое современным человеком. И вызовет закономерную реакцию отторжения. Надо выжидать, всматриваться, вчувствоваться в того, кто перед нами, стараться угадать момент, когда в силу каких-то внутренних процессов или же внешних обстоятельств его душа откроется, сделается наиболее способной к принятию слова о главном. И, безусловно, молиться, потому что крайне важно помнить: мы в этом деле — лишь проводники воли Божией, сотрудники благодати, ее орудия, но ни в коем случае не делатели самостоятельные и самовластные. Если так, правильно, относиться к себе и своей апостольской миссии, то будет она успешной. Стоит же уклониться в "самодеятельность" — и ничего доброго не получится.

Найти основание

Необходимо увидеть в человеке повод, внутреннюю опору для разговора. Почему Господь, желая спасти всех, всех не спасает? Почему не проявляет здесь Своей Божественной власти и всемогущества? Потому что тайна спасения — в любви Бога к человеку и ответной любви, отклике человеческом. Можно вытащить из воды того, кто решил утопиться, из петли — того, кто решил свести счеты с жизнью таким именно образом, откачать наглотавшегося таблеток. Но это означает — спасти на время. А как спасти для вечности — человека, который этого не желает? Нельзя заставить полюбить, а без любви нет спасительного единения твари с Творцом, без него тварь остается вне, во тьме кромешной, как тот самый вошедший на брачную вечерю бедняга в непраздничном одеянии (См.: Мф. 22, 11–13). Что отличает нищего, который просит милостыню, от такого же бедняка, решившегося скорее умереть, чем принять от кого бы то ни было помощь? Первый протягивает руку, надеясь, что кто-то вложит в нее деньги либо еду, либо нужную вещь. Или кладет перед собой на землю шапку. Или хотя бы заглядывает с надеждой в глаза проходящих — не обретется ли в них искорка сочувствия и сострадания. Второй же обращен в себя, замкнут, ожесточен, и тот, кто попытается помочь ему непрошено, поплатится за это добро. Впрочем, если говорить о нищих на улице, то тут лучше уж поплатиться, если что. Лучше предложить помощь — не так уж и страшно, если ответом на предложение станет брань или даже удар клюкой… Вообще с милостыней вещественной все намного проще, чем с милостыней духовной, а уж тем паче — со спасением. Должно быть в человеке что-то, к чему могла бы привиться благодать, что-то сродное ей. Что-то такое, что как бы приоткроет некую дверку в сердце человека. Метнул святой Петр Мытарь в нищего хлеб со злости, и это явилось основанием для того, чтобы вошла в его душу благодать покаяния. Внешним, разумеется, основанием. А каково было внутреннее, про то Господь знает. Но факт, что оно присутствовало, иначе бы не было после и его удивительной жизни — в поразительном смирении, самоотвержении, дошедшем не только до расточения всего имущества своего и освобождения рабов, но и до желания самому стать рабом в чужом краю, чтобы так понести епитимью за прежние грехи.

Главное — чего ожидает от нас Господь

По-разному можем мы действовать с людьми, которых знаем давно и хорошо, и с теми, с кем дороги наши пересеклись только что и, скорее всего, ненадолго. В первом случае у нас есть возможность все хорошенько обдумать, рассчитать и опять же — молитвой испросить у Бога нужное слово, и нужный способ, и нужный момент. Во втором мы можем основываться лишь на том, что удалось нам в человеке в какие-то краткие мгновения угадать, и на понимании, что Господь действительно именно через нас желает до сердца этого человека достучаться. С хорошо знакомыми людьми все и проще, и сложней. Проще — потому что, как я уже сказал, мы больше знаем их и о них и располагаем и временем, и разными многими возможностями. Сложней — потому что против нас (и нашей веры) могут оказаться наша собственная несовершенная жизнь и не всегда достойные звания христианина поступки. Ведь это не только мы знаем, но и нас знают… Но об этом позже. А сейчас — о коротких встречах. Попутчик в поезде, "коллега" по болезни, заставившей нас занять очередь на прием к врачу, прохожий, с которым мы вместе в морозный день тащили пьяного к нему домой, чтобы он не умер от переохлаждения, — с трудом добившись от него перед тем ответа, где этот дом… Глядя на такого "случайного" в нашей жизни человека, глядя внимательно и с любовью, постараемся понять, а точнее — спросить Господа, чего ожидает Он от нас по отношению к этому Своему творению, что должны и что можем мы сделать для него и чего не можем и не должны. Если будет этот вопрос смиренным, если он задан с верой, то Христос не оставит его без ответа. И без помощи не оставит, когда сообразно с ответом действовать будем, но Сам даст уста и премудрость (Лк. 21, 15). Бывает и так, что человек сам заговорит или о чем-то спросит, угадав в нас людей верующих. Бывает, проговорится о своей беде или боли. Поведает о какой-то жизненной ситуации, которую иначе как чудом не назовешь. И тогда сам увидишь "коридор", по которому дальше идти. А бывает, что останется закрытым и отстраненным и любая попытка достучаться окажется подобной попытке взлома, и останется лишь отступить и помолиться…

Необходимая деликатность

Важно и тогда, когда "контакт" установился, не напирать, не проявлять по отношению к душе человека насилия, но быть бережным, деликатным, чтобы сердце его чувствовало это, чтобы он не боялся нас и того, чем мы хотим с ним в этот момент поделиться. Здесь, в этом первом, скорее всего, разговоре, как мне кажется, особенно важно выделить несколько моментов. Мы помним, как уподобляет апостол Павел слово учения либо молоку, которое необходимо младенцу, либо твердой пище, потребной возрастным и совершенным (См.: 1 Кор. 3, 2). Этого принципа следует держаться и нам, чтобы слово сказанное приносило подобающий плод. И о другом не забывать: значение имеет не только качество "пищи", но и ее количество. Иногда ведь так хочется передать собеседнику разом все, что мы знаем, что составляет наш собственный опыт. И забываем, что накапливались эти знания годами и что опыт наш — опыт, опять же, многих лет, плод проб и ошибок, потерь и находок. Нельзя накормить ребенка впрок — даже если кормим мы его мягкой и вкусной кашей. В какой-то момент, пресытившись, он почувствует к ней отвращение. Нельзя и в собеседника сразу всё, чем богаты, затолкать. Надо уметь вовремя остановиться, по глазам, по реакциям понять: уже хватит, пока — довольно. Пусть лучше останется у человека чувство некоторого "голода", тогда в следующий раз будет проще продолжить. И еще. Нельзя все время говорить. Обязательно нужно слушать. Только тогда каждое наше слово будет в цель, иначе велик риск того, что оно окажется обращенным к человеку, которого мы придумали, а не к тому, который реально находится перед нами. Образно говоря, может случиться так, что мы "агитируем за советскую власть" председателя колхоза. И он сначала будет испытывать чувство недоумения, а в какой-­то момент ему станет попросту скучно, и разговор сойдет на нет. Разумный, искусный миссионер должен постоянно в словах, в жизни собеседника, миллиметр за миллиметром открывать фундамент и почву для проповеди. То хорошее в самом человеке, на что эта проповедь может опереться и в чем она может пустить в то же время корни.

Газета "Православная вера" № 10 (462)

ЖЖ игумена Нектария